molodnews.ruОнкологический хоспис для взрослых — первое (не только в Минске, но и во всей республике) учреждение, где делают все возможное, чтобы неизлечимо больные прожили последние дни, недели, месяцы качественно. Без страданий, боли и депрессии. Работать в хосписе, постоянно сталкиваясь со смертью, и оставаться при этом неисправимым оптимистом — не каждому под силу… Но только не главному врачу государственного учреждения «Больница паллиативного ухода «Хоспис»» Ольге Викторовне Мычко, которая более семи лет назад не по-женски напористо взялась за развитие паллиативной медицины в нашей стране. Свою роль в том, что моя героиня, не раздумывая, ушла с головой в паллиатив, сыграло и личное горе…
Про хроническое заболевание, пломбы и человека-оркестра
У меня рано заболела мать. В 28 лет она уже имела тяжелое хроническое заболевание. Детство проходило в посещениях больниц. Папа приходил с работы, жарил котлеты, делал картофельное пюре, все это накладывал в банки, брал меня с Маринкой (старшей сестрой), и мы ехали к маме в больницу. Если болеет родной человек, это тяжело. Поэтому мне хотелось поскорее вырасти и помочь.
В детстве я мечтала стать врачом, врачом и только врачом. Не понимала, как можно хотеть быть кем-то другим: это же несерьезно (улыбается). В детском саду лечила кукол. Почему-то в основном была стоматологом. Мне очень нравилось пломбировать дырки. Сама выковыривала их, а затем из зубного порошка и ваты делала пломбы. Собакам бинтовала хвосты, лапы. А после школы поступила в Минский мединститут на лечебный факультет.
Никогда не стремилась стать главным врачом. Мне всегда нравилось работать с людьми. Просто я перфекционист по натуре, привыкла все делать честно. Вот меня и заметили. А страсть к учебе, познанию нового у меня в крови. Поэтому и пошла получать второе образование (окончила Академию управления при Президенте по специальности «Экономист-менеджер»). И не жалею. Современный руководитель — это человек-оркестр. Он, кроме специальных знаний, должен разбираться и в вопросах экономики, управления — сегодня без этого невозможно. Если хочешь оставаться в форме, нужно постоянно работать над собой.
Не в моем характере оказывать людям услуги за деньги. Работа с пациентами на уровне партнерства приносит гораздо больше морального удовлетворения. Это одна из причин, почему я в свое время променяла коммерческую медицину на бюджетную.
О главном, вторичном и ангелах
В хоспис меня привела страсть развивать все новое, строить корабли и запускать их. Существенную роль в том, что я, не раздумывая, ушла с головой в паллиатив, сыграло и личное горе. Когда папа заболел раком и месяцы его были сочтены, я — врач, с жизненным и профессиональным багажом знаний, — не знала, что делать, как снять боль, депрессию, чем помочь. Про паллиатив в Беларуси тогда и думать не думали. Все надо было начинать с нуля.
Рано ушли родители, которые нуждались в твоем присутствии, а ты так часто был занят… Только теперь, когда их уже не стало, я начинаю понимать, что было главным в тот момент, что вторичным. Поэтому работа в хосписе — это в какой-то степени и потребность отдать то, что не додала своим родителям. Возможно, это звучит несколько эгоистично, но это так.
Самое сложное (было и остается) — это найти людей, которые не загубят то, что сделано. Я не только главный врач, но и главный внештатный специалист Министерства здравоохранения по паллиативной медицине. Вижу, с какими трудностями сталкиваются руководители новых структур паллиативной помощи. Там, где нет мотора — человека, который горит этим делом, — пустыня. Да, есть нормативные документы, набор медикаментов, но нет самого главного — нет философии в оказании помощи, командного духа, тепла.
На днях ко мне приходил сын нашего пациента. Он сказал: «То, что есть хоспис, — это просто чудо. У вас здесь работают настоящие ангелы. Когда в наш дом пришла доктор Алла Алексеевна со своими медсестрами (речь идет про выездную службу) — сразу все поменялось, стало как-то тепло, настроение появилось. Она, кажется, еще ничего и не сделала, даже лекарства не успела назначить, а уже все поменялось». Такие слова дорогого стоят.
В хоспис чаще всего сотрудников и волонтеров Господь приводит сам. Это в большинстве случаев люди, пережившие потерю, которые знают, что и в какую минуту нужно сказать пациенту и его близким. Мне даже кажется, что люди без жизненного опыта не имеют морального права утешать человека, у которого умирает мать или ребенок. Именно поэтому, наверное, в хосписе задерживаются преимущественно люди пенсионного возраста, хотя это и тяжелая работа. Иногда факт присутствия человека, который имеет опыт, действует лучше, чем таблетка.
К сожалению, такие качества, как духовность и милосердие, в последнее время притупляются, утрачиваются. Такое ощущение, что человеческая теплота вступила в эру сбережения. Люди разучились отдавать, делиться…
Об официозе, славянском менталитете и эвтаназии
Главный врач в хосписе не может быть просто администратором. Это нереально. Само собой, я знаю всех больных, истории их болезни, их проблемы и потребности. Ежедневно по несколько раз поднимаюсь наверх и смотрю, что происходит в палатах. Общаюсь с родственниками пациентов. Провожу консультации по сложным случаям. Хоспис отличается от клиник тем, что здесь меньше официоза.
Чтобы облегчить физическую боль пациента, сегодня не нужно изобретать велосипед. Достаточно просто перенять европейский опыт, чем мы и занимаемся. А вот что касается подходов в западной психоонкологии (сделать так, чтобы пациент чувствовал себя комфортно духовно и психологически), то они не совсем укладываются на наш славянский менталитет. Нам ближе христианская идея, потому что мы на ней выросли. Поэтому этот духовный, психологический аспект паллиативной медицины мы должны сформировать сами.
На законодательном уровне наблюдаются серьезные сдвиги. Внесены изменения в проект закона об охране здоровья, где паллиативная медицина выделена как отдельный вид медпомощи. На этом останавливаться не собираемся, есть еще над чем работать.
За рубежом преимущественно все хосписы — частные некоммерческие организации. И они предлагают государству свои услуги по оказанию помощи неизлечимо больным на конкурсной основе. Надеюсь, что и мы со временем к этому придем.
Не разделяю взглядов тех людей, которые предлагают законодательно закрепить эвтаназию: мол, зачем человеку мучиться, давайте поможем ему умереть. Я — православная христианка. Считаю, что в Божьи дела нельзя вмешиваться. Это не наш уровень.
Про кухонную плитку, каратэ и три угла
На работе мне постоянно приходится принимать решения. И это на автомате ровненько трансформируется в семью. Постоянно слышу вопрос: «Так что мы будем делать? Так как мы это будем делать?» (смеется). А иногда так хочется, чтобы кто-то за тебя решил, какую плитку выбрать на кухню или в какой цвет покрасить стены.
У каждого человека по закону о трех углах должны быть три точки опоры. Первая — семья, вторая — работа, третья — хобби. И если ты отрицаешь какую-то из точек — это плохо. Недаром говорят: не загоняй себя в угол. Что касается хобби, то психологи рекомендуют, если тебе не привили его с детства, насаждать его искусственно. И я с ними согласна. У каждого человека должно быть любимое занятие для души. В школьные годы я занималась каратэ.
Мне нравится что-то делать руками. Как бы странно это ни звучало — полоть грядки. Хотя до 30 лет меня на огород было не загнать. Когда-то очень много вязала. Это, скорее, от безысходности. Время было такое дефицитное, в магазине ничего нельзя было купить. Поэтому для своей Дашки (дочери) одежду вязала собственными руками.
Много читаю, в том числе и специальную литературу. Очень люблю Моэма — художника человеческих душ. Вообще самое интересное для меня — это познание человеческой души.
Про чудеса, голубые глаза и подушку безопасности
У меня часто спрашивают: «Оля, как у тебя получается, работая в хосписе, оставаться оптимисткой?». А я не просто оптимист, я философ-оптимист. Очень люблю жизнь. Но при этом понимаю, что все мы на этой земле гости. Жизнь не может быть без смерти, как не может быть тень без света, или свет без тени.
Не перестаю верить в чудеса. Пациенты, которым однажды был поставлен диагноз «рак», и 10, и 15 лет на моих глазах живут. Они уже забыли, что у них было это заболевание. И дай Бог, чтобы оно не вернулось никогда.
Если пациента нельзя вылечить, это не значит, что для него ничего нельзя сделать. То, что кажется мелочью здоровому человеку — для неизлечимо больного имеет огромный смысл. Для таких людей внимание, доброе слово, улыбка или такие элементарные вещи, как открытка или письмо, дороже самого дорогого перстня с бриллиантом. Переоценка ценностей происходит. Один наш пациент только в конце жизни впервые увидел, что у жены голубые глаза. Всю жизнь считал, что они у нее серые…
Не представляю себя без своей работы. Если что-то делаю, то погружаюсь в тему полностью. Получаю удовольствие от того, что могу чем-то помочь пациентам и их родственникам. Мои домашние просто смирились с этим. Хотя иногда в нашем доме шуткой звучит что-то вроде: «Я утоплю твой телефон в унитазе» (смеется).
У меня прекрасная семья. С нами вот уже 11 лет живет ротвейлер. Дана очень умная, за детьми помогала присматривать, когда они были маленькими. Но в последнее время наша любимица сильно заболела, поэтому у меня дома сейчас собачий мини-хоспис.
Моя дочь учится в медуниверситете. Думаю, из нее получится толковый врач. У Даши были мысли: «Давай я тоже буду в хосписе работать». Но я пока категорически против. Этот выбор должен стать сознательным. Чтобы работать в хосписе, нужно иметь подушку безопасности из своих собственных жизненных взглядов. Нельзя жить взглядами кого-то, жить чьим-то опытом. Я имею в виду паллиативную медицину, а не говорю о медицине вообще.
Онкологических больных становится больше, но это вовсе не значит, что в той же прогрессии растет смертность от этого заболевания. Просто сейчас стали лучше и диагностировать, выявлять рак на более ранних стадиях. Как бы ни ругали медицину, все-таки лечить онкологию стали намного лучше, чем это было 10 и 20 лет назад.
Каждый сороковой человек в Минске — онкобольной. Согласно нормативам, которые вывела Европейская ассоциация паллиативной помощи, на 1 млн. жителей должно быть 80-100 коек. Получается, что если в Минске в среднем 1,5 млн. взрослого населения, то должно быть где-то 150 коек. Сегодня у нас, с учетом нашего хосписа и других структурных подразделений, 78 коек. Но нужно ли их больше? Недаром же говорят: «То, что для немца хорошо, для русского — смерть». Для наших людей более приемлемой является форма организации помощи на дому, когда пациент последние дни проводит в родных стенах. Поэтому проблема не столько в количестве хосписов, а в нехватке квалифицированных врачей и медсестер для работы с неизлечимо больными.
И как женщина, и как врач я мечтаю съездить в отпуск. На море, реку, озеро… Туда, где есть вода, так как для меня отдых без воды — это не отдых. Но это очень простое желание… Если о большем… То мечтаю, чтобы люди не болели онкологией. Или, если уж заболели, чтобы их смерть была не мучительной. Хочется, чтобы человек не только рождался, но и уходил из этого мира достойно.
Надежда Дрило.
Три вопроса Ольге Мычко из знаменитого опросника Марселя Пруста:
– Качества, которые вы больше всего цените в мужчине?
– Ум и ответственность.
– Качества, которые вы больше всего цените в женщине?
– Ум и доброту. Как и в мужчинах, так и женщинах ценю не столько ум, сколько мудрость. Ведь изощренный ум не всегда несет позитив и доброту.
– Что вы считаете самым большим несчастьем?
– Духовную смерть, отсутствие всяких желаний, одиночество. Когда ты ничего не хочешь и никому не нужен.
12 января 2013 года.
Источник: газета «Звязда», в переводе: http://zvyazda.minsk.by/ru/archive/article.php?id=107455&idate=2013-01-12
Читайте также: